В 2020 году Андрея Приставко знал весь Брест. Он — один из самых ярких активистов того времени. Это Андрей покрасил волосы и бороду в цвета национального флага, чтобы постоянно находиться в состоянии одиночного пикета. Согласно данным правозащитного центра «Вясна», только в 2020 году мужчину задерживали и бросали на «сутки» семь раз. На днях Андрей вышел на связь из Швеции. Оказалось, что полтора года активист прожил в Польше и вернулся в Беларусь. Но пришлось снова убегать — ему постоянно звонят из беларусского КГБ. Обо всем этом он рассказал в интервью BGMedia.
«Пацан, у тебя есть неделя»
— Последнее упоминание вас в медиа датируется мартом 2021 года. Тогда сообщалось, что против вас якобы завели уголовное дело. Правда, информации о суде над вами не фиксировалось. Вам удалось избежать процесса, убежав из страны?
— Не совсем. Меня действительно полтора года не было в стране, но я не удирал.
Я уехал из Беларуси в ноябре 2022-го. И уехал не потому, что убегал. В Бресте я работал программистом. Но наши западные партнеры отказались работать с любыми беларусскими юрлицами, поскольку считали их коллаборантами — как-то так. И мне пришлось уехать в Польшу, поскольку фирма нуждалась в моих компетенциях. Работать мы могли только из-за границы.
Я прожил в Польше полтора года — до июля 2024-го года. Потом мой контракт с иностранной организацией закончился. Фирма больше не могла оплачивать мои услуги, и мне сказали, что я могу продолжить работать из Беларуси — мол, можешь не переживать. С одной стороны, это было приятно, но с другой — я очень боялся возвращаться.
До отъезда я привык к мысли, что мне ничего не угрожает, поскольку меня долгое время никто не трогал. Но полтора года почему-то сильно поменяли мое отношение к ситуации. И я боялся, что при возвращении сразу же попаду в тюрьму. Но нет. На границе со мной был проведен разговор. Я прямо уже не верил, что оттуда выйду. Однако вышел.
Вышел и приехал домой. Практически полгода меня никто не трогал. А в декабре позвонил участковый и сказал, что надо поговорить. Я в очередной раз немного испугался, но пошел разговаривать. И всего-навсего формально подписал бумажку о том, что предупрежден о последствиях подобного поведения впредь — ну, вообще легко.
После этого я совсем расслабился и решил, что случилась оттепель.
А 12 января меня задержали и судили по статье 23.24 КоАП — якобы за пикетирование. Им не понравились мои фотографии во «ВКонтакте». Дали 7 суток. Кстати, суд был по скайпу. Судья зачитала обвинение:
— В 22-м году вы выложили фотографии на общедоступной странице «ВКонтакте», чем нарушили закон 23-го года о массовых мероприятиях. Есть возражения?
— Есть! В 22 году я понятия не имел, что в 23-м году вы примете такой закон!
— Вы подавали заявление на проведение массового мероприятия в исполком?
— Вы серьезно? Перед тем, как выложить фотографию в соцсети, я должен был подать заявление в исполком?
— Зачем вы выложили эти фотографии?
— А зачем люди, в принципе, выкладывают фотографии?
В общем, разговор у нас не заладился. В приговоре она еще упомянула, что по факту проверки было установлено, что я не подавал заявку на пикетирование. Интересно, они обзвонили все исполкомы Беларуси? С приговором я не согласился.
Нельзя сказать, что эти 7 суток что-то категорически поменяли. Я опять подумал, что легко отделался. Но в понедельник, 20 января, меня разбудил звонок с незнакомого номера. Поднял трубку.
— Здравствуйте, с вами разговаривает КГБ Брестской области. Мы хотим с вами поговорить. Я правильно понимаю, что вы сейчас не в Бресте, а в Витебске?
— Да, вы правильно понимаете.
— Ну, а как мы тогда сможем поговорить?
Я сказал, что не знаю — не то чтобы я ежедневно катался в Брест.
— Тогда я передам ваше дело витебским коллегам.
— Передавайте.
Он сказал, что в течение недели со мной свяжутся. Мне показалось, что мне сказали: «Пацан, у тебя есть неделя». Я сел в машину и убежал. Они мне звонят до сих пор.
На крючке
— Что случилось с вашим уголовным делом, якобы заведенном за участие в минских маршах протеста?
— Дело в том, что когда со мной разговаривали и в Следственном комитете, и в КГБ, каждый раз говорили, что против меня ведется дело. То есть вроде как я пока еще не обвиняемый, но дело не закрыто и надо им давать знать, где нахожусь.
Что за дело? Вероятно, что-то стандартное, типа массовых беспорядков — точно не помню формулировок. Но меня все время держали в страхе — что, парень, ты на крючке. Бумаги о том, что дело возбуждено, я видел. О том, что прекращено, — нет.
— В 2020—2021 годах вас задерживали семь раз…
— Если честно, я сбился со счета — думаю, что больше десяти. Когда «Вясна» уехала из Беларуси, больше не к кому было обращаться, и мои остальные задержания были незадокументированы. Последнее перед отъездом задержание было в августе 21-го. Это был совершенно формальный надуманный повод, который меня дико удивил — что за глупости?
Я сейчас не помню какой. Типа кто-то запускал бело-красно-белые шарики, и они предположили, что это был я. Я говорил, что не знаю, о чем идет речь. Но все равно отсидел пять суток.
— Учитывая ваш опыт отсидки «суток» в изоляторах в 2020-м, многое поменялось в этих местах в августе 21-го? А как там в январе 25-го?
— Да, принципиально много поменялось. В 21-м году к нам намного хуже стали относиться в том смысле, что для нас изменился режим. Нам уже не выдавали матрасы и подушки. Надо было спать на голых нарах. Будили несколько раз за ночь. Постоянные шмонные проверки. Днем можно было сидеть на нарах, но прилечь или опереться спиной о стену было запрещено.
В 25-м году в Витебском ИВС нас держали в двухместных камерах, где никогда не было меньше трех человек. Половину срока нас было четверо. Четыре ночи я спал сидя. Ежедневно нас переводили в другую камеру. Без матраса, передачек и прогулок. В передаче позволены только лекарства и зубная щетка. Свет никогда не выключается. Ночью будят. Нужно встать, подойти к кормушке и сказать фамилию. Днем нельзя принять позу, которая позволяет уснуть. Кроме стандартных двух поверок, еще два шмона. В это время «политических» выводят полусогнутыми в наручниках за спиной, и нужно стоять оперевшись лбом о стену. Задавать вопросы и жаловаться не позволено. Нужно отвечать: «Вопросов нет, гражданин начальник». Поток «политических» постоянен — один уходит, другой появляется. Читать книги «политическим» запрещено. Поэтому рассказывали свои истории, играли в игры, делились переживаниями.
— До вашего отъезда вы проявляли какую-то политическую активность или решили, что это не имеет смысла и лучше успокоиться?
— Именно так. Я просто понял, что моя предыдущая деятельность не была особо эффективной — то есть никакого положительного результата не случилось, кроме посадок и штрафов. И поэтому я решил: зачем бодаться с дубом? Наверное, стоит перестать.
Долгое «со дня на день»
— Уезжая в Польшу, вы считали, что беларусская революция проиграла? Вы разочаровались в движении 20-го года? Все это было зря?
— Ну, в общем, близко к этому. Сказать, что я бы сделал иначе, если бы мог вернуться назад, наверное, нет. С одной стороны. С другой, когда я все это начинал, я ожидал, что со дня на день у нас все получится. И это со дня на день у меня растянулось до ноября 22-го года. И как бы я уже понял, что что-то вообще не похоже на со дня на день, что-то не то — не эффективно наше поведение.
Но это было не зря. Я и на тот момент этому мероприятию очень сочувствовал и принимал непосредственное участие. Именно потому, что так требовала душа, совесть — как бы это громко ни звучало. И ничего не поменялось. Моя душа и совесть остались такими же. Ну, а из-за неэффективности всего этого, что по факту людям поломали жизнь — потому что Колесникова все еще сидит, Бабарико сидит, — я не вижу ничего положительного, кроме, наоборот, вот этого несчастья, к которому привело наше поведение.
Ну как могло быть по-другому? Он (Александр Лукашенко. — Прим. ред.) мог признаться, что проиграл. И нашим президентом была бы Светлана (Тихановская. — Прим. ред.). Наивно, глупо — но я в это верил. Мне хотелось в это верить.
— В Польше вы участвовали в жизни беларусской диаспоры? Ходили на акции демсил?
— Я считаю, что такими вещами нужно заниматься внутри своей страны. Снаружи — это совершенно безопасно. Я не то чтобы стремлюсь к опасности, но просто это уже совсем другого рода деятельность. В общем, нет.
Я решил, что из-за границы менять ситуацию в Беларуси — это не мое.
— В Польше, да и в Беларуси после возвращения вас интересовала беларусская повестка? Следили за тем, что происходило в стране?
— Единственный источник, который меня действительно интересовал, — так просто получилось — это BGmedia. Только вас и читал. Больше ничего. Ну или если иногда нечаянно на «Дожде» или в другом медиа что-нибудь скажут по поводу Беларуси — слушал. Не знаю: возмущался или радовался — довольно мягко воспринимал информацию.
«Да что тебе не нравится?»
— После возвращения в Беларусь летом 24-го года какой вам показалась страна?
— Мне показалось, что настроение людей изменилось принципиально. Еще до отъезда в 22-м году все-таки людей, с которыми можно было разговаривать, от которых исходило сочувствие, было много. Когда я вернулся через полтора года, разговоры были такие: «Да что тебе не нравится? Да успокойся ты, все нормально. У тебя отличная зарплата, у тебя все хорошо, ты в шоколаде. Что ты вообще выпендриваешься?» Таких разговоров стало подавляющее количество. А таких, которые, да, Андрюха, ты прав, или да, Андрюха, я с тобой согласен, почти ноль — крайне мало.
Второе место после Бреста
— Вы сейчас в Швеции. Почему именно эта страна?
— Я пересек границу с Польшей, и в принципе у меня не было никакого плана. Я хотел там остаться, просить международную защиту, потому что не видел никакой возможности вернуться в Беларусь — кажется, мне действительно угрожает опасность. Ну да, в Польше я начал искать работу, жилье. Но все стояло на месте. Вроде как много людей совершенно искренне старались помочь, но ничего особо не получалось. И я, наверное, наивно, предположил, что в Швеции — одной из самых цивилизованных стран — все это может быть эффективнее. Поехал в Швецию и на следующий день подал заявление на международную защиту.
Меня очень сочувственно выслушивали — около часа, с пониманием, с киванием головой. Спросили, есть ли у меня вид на жительство в какой-нибудь европейской стране. А у меня как раз-таки есть польский ВНЖ — я успел его получить до возвращения в Беларусь. Ситуация сразу изменилась. Сказали, что, вероятно, меня депортируют назад в Польшу, поскольку там мне ничего не угрожает. Не вижу смысла сопротивляться: если Дублинское соглашение позволяет им так себя вести, то они имеют право на такое поведение. Но, например, сейчас бы я поехал назад в Польшу продолжать настраивать свой быт, но паспорт у них, и пока они не примут решение — я в подвешенном состоянии. Понятия не имею, как жить, пока не отдадут паспорт.
— Чем планируете заниматься в эмиграции?
— Я все еще надеюсь найти работу по профессии — неважно где. Работа программиста не требует привязки к месту. У нас очень часто на рынке есть возможность найти именно удаленную работу.
Сейчас, например, я не могу работать на Швецию. Но я очень сомневаюсь, что они могут запретить мне работать на Польшу.
Вообще за полтора года я привык к Польше, я ее полюбил. Я жил в Гданьске, видел море тогда, когда хотел. Оказывается, я обожаю море. Я занимался яхтингом, даже не просто яхтингом, а спортивным яхтингом. Участвовал в регате… Ну, в общем, у меня только положительные эмоции от концовки моей жизни в Гданьске. И, наверное, для меня это второе место после Бреста — ну, то есть лучше Бреста нету места, а второе место — в Гданьске.
— Так если вы так любите Гданьск — зачем вам Швеция?
— Наивно я предположил, что здесь цивилизация более высокого уровня, и меня прямо сразу возьмут в распростертые объятия. Оказалось, это совсем не так.
— Вы пишете книги…
— Да. Две книги я уже издал. Ну, как издал — опубликовал на «Литресе» (российский цифровой сервис электронных и аудиокниг. — Прим. ред.). Это очень неудобно в том смысле, что прочитать ее можно только купив. А купить ее можно только с российской банковской карточкой. А почему-то кажется, что моя публика не имеет таких карточек. Ну, то есть подавляющее большинство людей, которые могут заинтересоваться моими книгами, российских банковских карт не имеют. Но я сейчас пишу третью книгу — это фантастика о всемирном ядерном разоружении. Когда я ее напишу, буду уже искать возможности иначе опубликовать. Не на «Литресе».
— Вы вернетесь в Беларусь, если будет такая возможность?
— Ну, я предполагаю, что все-таки сейчас уже хочет вернуться меньше людей, чем тогда, когда они только уехали. Я думаю, что в первые секунды 90% людей, которые уезжали, думали, что это на время и мы вернемся назад. Не сомневаюсь, что многие из них адаптировались и уже совсем не так к этому относятся.
Но все еще много людей, с кем я общаюсь, говорят: «С ума сойти, как же я устал жить на чужбине, как же я хочу домой в Беларусь».
Вернусь ли я — не знаю. Я сейчас в странном для себя подвешенном состоянии и пока исключительно сфокусирован на текущей ситуации — на том, чтобы организовать свой быт. И поэтому не смотрю так далеко.