В активизм 26-летняя Карина пришла более десяти лет назад, в подростковом возрасте. Сначала интересовалась социальными проблемами и волонтерила в негосударственных организациях, в 2020-м присоединилась к наблюдению за выборами. Из-за этого беларуска уехала в конце 2021 года — и через несколько месяцев к ее матери пришли из КГБ. Этот визит был не последний. О давлении на нее через семью, чувстве вины и продолжении работы в НГО Карина рассказала «Зеркалу».
Имя героини изменено для ее безопасности.
«Мы с мамой обсуждали, что может произойти»
— Еще в подростковом возрасте я понимала, что в стране что-то не так. Тогда об этом говорили не очень открыто, но у нас в семье всегда обсуждали и политику, и события. И из-за этого стали открываться глаза. Сначала пришла в социальное направление, присоединилась к той НГО, с которой и связано мое преследование (смеется). Так и стала активисткой. Постепенно углублялась, понимала, как устроен третий сектор. В 2020 году мы все в НГО стали одним целым, я чувствовала, как мы вместе, со своей перспективы, боролись с режимом. В том числе наблюдала за выборами.
Семья всегда хорошо относилась к моей деятельности, родные полностью адекватны в этом смысле. Не я в 2020 году пришла к ним и рассказала, что происходит, а мне с детства говорили, что и как. Поэтому ни раньше, ни тогда со стороны близких родственников не было абсолютно никакого осуждения.
В конце 2021-го мне пришлось уехать из-за интереса к нашей инициативе. Мне помогали с эмиграцией коллеги, поэтому, конечно, осталась в сфере, просто переехала. Тогда думала, что всего на несколько месяцев, что мир скоро изменится, надежда какая-то была. Но буквально через пару месяцев пришли в мой дом, в Украине началась полномасштабная война. И я поняла, что в ближайшее время не вернусь обратно.
Конечно, мы с мамой обсуждали, что может произойти, она очень хорошо понимала все. Что могут прийти, что они могут быть не очень вежливо там… и так далее. Но одно дело — знать, что может случиться, а другое — когда это действительно происходит. В нашей ситуации все сопровождалось насилием.
Шесть утра, начали стучать в дверь. Мама сразу поняла — пришли. Она потом рассказала, что была как во сне, очень сильно растерялась. Это и понятно, такого опыта у нее и не было никогда.
«Мамой пытались манипулировать, угрожали»
— В общем, она открыла дверь — вбежали люди в черном, положили на пол, забрали телефон. Показали бумажку, что пришли из-за меня, якобы я свидетельница по какому-то уголовному делу, но какому — не очень понятно. Они писали все через копирку, поэтому было сложно прочитать.
Хотя я проходила, по их словам, свидетельницей, провели серьезный обыск. До такой степени, что перевернули мусорку. К счастью, деньги и украшения не трогали. Мама потом рассказывала, что они пытались быть все же немного вежливыми, говорили, мол, мы должны быть благодарны, что это КГБ, а не ГУБОПиК (смеется).
Потом маму увезли на допрос. Там ей показали целую папку на меня: интервью, которые я давала, встречи, которые устраивала, и так далее. В принципе, все это несложно найти. Но из-за того что они собрали все это, стало очевидно, что уже не свидетелем прохожу, а считаюсь криминальным авторитетом (смеется). Но тогда приходили и к другим людям из нашего района, поэтому, думаю, в том числе так совпало. Потому что знаю более публичных, чем я, людей, родителей которых не трогали.
Еще мамой пытались манипулировать, угрожали. Говорили, что если она все не расскажет, придут еще раз. И что тогда моя бабушка (ее мама) снова будет волноваться, и сердце не выдержит. То есть они поняли, на что давить.
Затем маму осудили на «сутки». Основание вообще очень смешное: ей инкриминировали, что она была возле РОВД какого-то района Минска, поссорилась с милиционером и попыталась от него сбежать через забор. Что-то такое. История умалчивает, как она оказалась у РОВД в шесть утра. Ну и физически для моей матери такое невозможно.
На удивление, суд был не онлайн. На заседании мама признала вину, так как читала, что если согласиться, то будет меньший приговор. Так и получилось, ей дали чуть меньше, чем остальным.
Условия в изоляторе обычные: никаких матрасов, верхнюю одежду забрали. В камере мамы было выбито окно, а это зима, лютый мороз. Там было 16 человек, негде лечь, свет не выключали.
«Когда только узнала, у меня началась истерика»
— После выхода мамы мы с ней много разговаривали. И она объясняла, что пережила те события гораздо легче, чем наша семья. Потому что когда я только узнала (обо всем рассказал дядя), у меня началась истерика. Я же не знала, что это административка, думала, на уголовку нашли что-то. Первые дни ни спать не могла, ни **ра. У меня с желудком начались проблемы, не могла есть нормально. Конечно, чувствовала жесткую вину, что это все произошло. Хотя казалось, мы были готовы, но к такому не подготовишься, видимо. Я себя винила, ненавидела и себя, и этот мир.
Когда я узнала, что это административка, начала что-то соображать. Но ясно, ты не можешь до конца расслабиться, потому что мама в заключении. И неизвестно, что будет: теперь административка, а вдруг они захотят приписать ей что-то еще? Это страшно. Плюс вскоре после задержания мамы случилось 24 февраля 2022 года (она уже была на «сутках»), из Беларуси летят ракеты. Я не знала, полетит ли что-то в ответ — а мама сидит в изолированном помещении и не может выйти наружу. У меня мозг плыл, даже «плавился» — помню то чувство. Мне было очень плохо, просто не вывозила это ментально. Спасибо людям, которые тогда меня поддерживали, помогали, куда-то выводили, чтобы я просто прошлась и не сидела в четырех стенах.
На это время пришелся мой день рождения, и это был худший день рождения в жизни. Но мама говорила, что они всей камерой его отмечали. То есть она рассказывала, что все было очень хе**во и что хорошо, что я уехала. Чтоб вы понимали, мама прочитала книгу Игоря Олиневича (анархист, политический заключенный, написавший книгу «Еду в Магадан» о том, как отбывал срок. — Прим. ред.). Как раз главу о допросах — поэтому она очень хорошо со всем справилась. В такой обстановке она очень радовалась людям, с которыми там познакомились. Потому что они поддерживали, защищали друг друга.
«Стало страшно делать некоторые вещи»
— Когда мама вышла, родные знали, что делать — это не первый такой случай в нашей семье. Ее встретили, привезли домой. Мы все думали, что мама уедет, но она сказала, что не так все и рискованно. К тому же в Беларуси бабушка, папа мой тоже пожилого возраста. Поэтому после ее задержания мы виделись всего несколько раз. Но отношения немножко изменились: кажется, мы стали еще ближе, хотя и так всегда были очень близки. Я начала испытывать суперэмпатию к своим родителям.
Конечно, очень страшно за маму все это время. Когда она ездила ко мне, это было очень радостно, но я никогда не знала, чем закончится это путешествие: на границе ее допрашивают каждый раз. А когда были выборы в этом году, к нам снова приходили менты, искали ее. Короче, не расслабишься. Скорее всего, это был такой превентивный обход, ведь тогда силовики много ходили по квартирам и просили поставить подпись, что люди не будут выходить протестовать. Но рисковать не хотелось.
Тем более что один раз мама видела во дворе подозрительного человека, когда шла на прогулку. Потом вернулась — и он же стоял на нашем этаже у двери и непонятно что хотел. А потом просто ушел.
После задержания мамы мне, конечно, стало страшно делать некоторые вещи в своей НГО. Я стала менее публичной, перестала так часто говорить от имени организации. Но о том, чтобы остановиться совсем, речи вообще не шло. Ведь тогда ничего и не изменится. Свою деятельность я считаю важной, то же самое думает и моя семья. Просто нужно действовать осторожнее.
Чтобы избавиться от чувства вины, пришлось много работать в терапии, так как оно касалось не только задержания. Я уже говорила, что тогда началась полномасштабная война в Украине и я чувствовала себя причиной всего. Понимала, что не должна себя винить, но ничего не могла поделать. Сейчас уже такого нет. Но остается суперсильная боль, что уже четыре года я не могу увидеть свою семью. Это ведь тоже неочевидное, но давление через родных, так как из-за активистской деятельности меня отделили от семьи, с которой у нас очень хорошие отношения. Я пропускаю важные моменты, это очень больно. Но прекращать работу не планирую.
